или почему мы не чтим свт. Иоанна (Максимовича) как архиепископа Западно-Европейского. Опыт рецензии-размышления.
Георгий Павлович (ред.), «От него нельзя оторваться…» Святитель Иоанн Шанхайский в письмах Петра Сергеевича Лопухина к протоиерею Георгию Граббе, Москва 2022.
Автор: Андрей Фастовский
Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет не перестает радовать своей научно-издательской деятельностью. Так, в 2022 г. читателям стала доступна книга, проливающая свет на малоизученный европейский период жизни (1951–1962) великого молитвенника XX века, свт. Иоанна (Максимовича), Шанхайского и Сан-Францисского чудотворца.
Особенность книги заключается в том, что здесь мы не имеем дела с «сухим» историческим повествованием. Перед нами свидетельство очевидца, ибо опубликована личная переписка Петра Сергеевича Лопухина и протоиерея Георгия Граббе, недавно найденная хранящейся в Станфордском университете в Калифорнии, США.
Как и о. Георгий Граббе, имя которого небезызвестно большинству образованной публики, менее известный Петр Сергеевич Лопухин львиную часть своей жизни отдал служению Церкви, трудясь в ее управлении. С 1935 г. он работал при канцелярии Синода РПЦЗ в Сремских Карловцах, являлся позже секретарем Предсоборной комиссии, а затем и II Всезарубежного собора 1938 г. и, наконец, с 1948–1961 секретарем и казначеем Западно-Европейской епархии в бытность там свт. Иоанна (Максимовича).
С последним он жил в одном доме в Кадетском корпусе в Версале[1] и ел одну пищу, которую за отказ кухарки готовить по ночам, когда святитель, изнеможденный от трудов, возвращался домой, – по его собственному свидетельству – порой сам же и готовил. Предположительно в те 10 с лишним лет пребывания свт. Иоанна на Западно-Европейской кафедре, никто так близко не общался с ним как Петр Сергеевич – но это можно сказать лишь при условии, что о каком-либо сближении допустимо вообще говорить, ведь недаром Лопухин отметил: «А[рхиеп.] И[оанн] очень скрытен». (с. 117)
Но скажем еще два слова о самом издании, перед тем как перейти к содержанию книги. Редактор писем, священник Георгий Павлович, свидетельствует о том, что «работа историка требует проверки и оценки сообщаемых известий» личной переписки, в который выражаются личные взгляды автора, «порой даже ошибочные» (с. 6). Он же и положил начало этой работе, снабдив письма обширным критическим аппаратом. Поражает объем проделанной работы. Редактор не только потрудился над установлением личности буквально каждого человека, упоминаемого в письмах зачастую только по имени, но даже установил наименования печатных изданий, на которые авторы ссылаются лишь косвенно. О добросовестности работы может свидетельствовать следующий отрывок. В одном из своих писем Петр Сергеевич рассказывает, что ищет издательство, которое опубликовало бы его статью, содержащую 36 800 знаков (с. 33). О. Георгий отыскал изданную в 1951 г. статью и насчитал всего 25 500 знаков, что позволило ему сделать вывод, что в письме говорилось о более пространном варианте рукописи.
Немудрено, правда, что при таком объеме работы в «аппарат» вкрались ошибки. И о них тоже следует сказать. К примеру, на странице 70 о. Георгий пишет, что Е.И. Махароблидзе с 1951 по 1967 г. был главным редактором журнала «Церковная жизнь». Но Экзакустодиан Иванович скончался в августе 1960 г., о чем свидетельствует запись в метрической книге нашего собора в Мюнхене. Более того, журнал «Церковная Жизнь» являлся официальным органом Синода РПЦЗ и вместе с ним в 1950 г. переселился в США, а Махароблидзе в указанный период уже потому не мог состоять его главным редактором, что остался жить в Германии. Но он являлся главным редактором «Церковных Ведомостей издаваемых в Германской епархии», о которых упоминается на странице 77. Правда и там, к сожалению, вкралась неточность. Данный журнал издавался не с 1953–1964 г., как указывает о. Георгий, но в период с 1951–1971 г.
Сколько подобных неточностей в книге, сказать не берусь. Бросает ли указанная мною необходимая поправка тень на весь критический аппарат – ни в коем случае! Проведена огромная исследовательская работа вплоть до изучения протоколов Архиерейских соборов РПЦЗ, что позволяет даже исторически неподкованному человеку вникнуть в историю Западно-Европейской епархии через призму личной переписки 70-летней давности. Это тем более ценно, если учесть, что в письмах затрагивается целая палитра тем, не имеющих прямого отношения к личности святителя, но относящихся к истории РПЦЗ в целом. Да, можно сказать, и Европейской истории.
В заключение следует отметить, что помимо писем, издание содержит ряд проповедей европейского периода святителя, пусть и ранее опубликованных, но рассеянных по малоизвестным журналам, найти которые, на сегодняшний день можно разве что в немногих библиотеках мира.
Как-то давно я присутствовал при беседе одного старожила среди наших клириков, многолетнего протодиакона, а ныне маститого протоиерея Георгия Кобро. Помню, как он не то в шутку, не то всерьез сетовал на несправедливость: святитель Иоанн, говорил он, всего 4 года (1962–1966) был епископом в Америке и при этом почитается как святитель Шанхайский и(!) Сан-Францисский, тогда как в Европе он архиерействовал целых 11 лет – и как «Западно-Европейского» мы его не поминаем.
Может быть, нелицеприятные и, как намекнул редактор писем, в чем-то даже ошибочные, но, вне сомнений, искренние письма Петра Сергеевича Лопухина, помогут, если не ответить на вопрос, то хотя бы прочувствовать, почему так сложилось.
«Если к тому будет хоть малейшая возможность, я не уйду от него»
Первое впечатление секретаря и казначея Западно-Европейской епархии от прибытия нового архиерея было самым что ни на есть положительным, если не сказать восторженным. На вопрос о. Георгия Граббе, как он находит своего нового владыку, Петр Сергеевич Лопухин писал:
От общения с ним все время на душе радостное чувство, и, если к тому будет хоть малейшая возможность, я не уйду от него. А если придется уходить, в тот же Лондон хотя бы, то уйду с печалью – уж очень отрадно быть около него (с. 34).
Следует учесть, что это не впечатления неофита. Будучи 1885 года рождения, Петр Сергеевич познакомился со свт. Иоанном на 67-м году своей жизни. А сформировался он как богослов еще в Белграде через сближение с такими гигантами духа как митрополит Антоний (Храповицкий) и архиепископ Гавриил (Чепур). Характерно, что на похоронах Петра Сергеевича в 1962 г. свт. Иоанн отметил эту близость:
С радостью раскроет объятия Митрополит Антоний своему духовному сыну. Подобно преподобному Василию Новому, явившемуся при прохождении мытарств блаженной Феодорой и давшему выкуп за ее душу, и он будет предстателем за душу Петра Сергеевича. (с. 250)
Отметим сразу: отношение П. С. Лопухина к свт. Иоанну постепенно менялось в худшую сторону. Дух усталости, раздражения, а порой даже разочарования с годами начинает преобладать в письмах. Правда, среди всех незаурядных качеств святителя – тех, что позже у Петра Сергеевича вызывали раздражение – сквозь годы одно продолжало неизменно восхищать образованного секретаря. Господь наделил Своего избранника, по свидетельству П. С. Лопухина, даром глубокой богословской мысли. Уже при первой встрече в 1951 г. он отметил: «Проповеди исключительно содержательны, знаний – море» (с. 33). А прожив рядом со святителем два года, Петр Сергеевич в 1953 г. признавался, что желание самому «богословствовать» отпало напрочь, живя рядом с человеком, который является «богословом» в святоотеческом понимании этого слова:
Живя рядом с Владыкой Иоанном, я утратил желание писать: его жизнь так невероятно строга (думаю, Мережковский или Бердяев сказали бы «бесчеловечна» строга), его знания так глубоки, я так по сравнению с ним мало понимаю, что мне не хочется писать – все это дилетантизм. Так что пишу, когда надо писать. (с. 43)
Со временем Петр Сергеевич начал трудиться над записью и публикацией слов великого святителя. Так, в 1955 г., когда в письмах уже начало проскальзывать недовольство по отношению к владыке, П. С. Лопухин в конце письма все же не сдержал своего восхищения по отношению к мудрости святителя:
А умный! А какие проповеди он косноязычно говорит! Вот этим постом говорил о кресте, о Страшном Суде. Милина! (благодать по-сербски – ред.) Я написал из разных проповедей одну, напечатанную в «Церковном Голосе», – «Подготовка» ее назвали – очень хороша! (с. 87)
Или вот в другом письме от 1958 г. после очередного всплеска недовольства по отношению к «несносному» образу жизни строгого подвижника:
А между тем! При всей его усталости сколько в нем силы, сколько он понимает, сколько знает! Сколько он продумал, понял, знает в области идеологической!! (с. 128)
В этом же письме Петр Сергеевич повествует о том, каким трудом ему давались записи речей Владыки, которые, к слову, святитель Иоанн ему – за редким исключением – воспрещал публиковать:
Жалею, что не могу тебе представить, как он мне говорил эти мысли! Засыпал, просыпался: «Да, значит, так… Мельхиседек… Да! Богоугодно… Да… Значит, так, Царь мира…» я и злился, и записывал, и не понимал, что он еще сказал, и все это ночью, во втором часу!! Несносный человек. Но эти его формулировки, мне кажется, дают основания, чтобы написать «Православную философию Права». (с. 128-129)
«Он замучил себя! Он устал!»
Уже было сказано, что богословие свт. Иоанна шло в ногу с немилосердным к себе и строжайшим аскетизмом. Известно, к примеру, что святитель старался служить Божественную Литургию каждодневно. Даже тогда, когда у него, по свидетельству Петра Сергеевича, поднималась температура до сорока градусов, опухали и гноились ноги, а врачи садили на пенициллин и требовали ложиться, «он идет служить в грязь, босой» (с. 69). Уговорить его лечь в больницу удалось единожды и только при условии, что и там ему позволят служить литургию каждый день.
Известно так же, что святитель всю подвижническую жизнь спал сидя, не позволяя телу «изнежиться» не то, чтобы кроватью, но даже горизонтальным положением. Потому, собственно, уговорить его «лечь» в больницу, было делом невероятной сложности. Избегая постельного режима, владыка Иоанн (испросив себе у Бога милости?) на удивление врачей стал быстро поправляться и в больницу так и не лег. Правда, позже, на одну инфекцию наложилась другая и пошло опять осложнение. Тогда свт. Иоанн уехал в Леснинскую обитель. Оттуда до Петра Сергеевича донеслась «невероятная» весть – в обители «он лежал и спал лежа» и даже «чувствовал себя хорошо, когда лежал» (с. 79). Но вернувшись, опять отказывался ложиться, отшучиваясь: «надо же переходить на нормальное положение». (с. 79) «Хорош, – ерничал в свою очередь его секретарь, – но бывает просто несносен» (стр. 70).
Если поначалу, как было сказано выше, П. С. Лопухин искренне восхищался строгостью жизни своего архиерея, то с годами эта же строгость начинала ему казаться все более вредным качеством при управлении епархией. Уже в 1954 году он признавался протоиерею Георгию:
Очень бывает иногда трудно: впечатление такое, что Владыка так утомлен, что иногда просто не в силах заниматься. (с. 65)
Утомление это доходило до того, что владыка Иоанн порой засыпал на ходу, в то время как в его прихожей толпились посетители; и добудиться до него оказывалось невозможно. Ближе к концу собственной жизни изрядно утомленный секретарь писал о своем куда более утомленном архиерее:
Бедный Владыка Иоанн! Он замучил себя! Он устал! Он не понимает, что у него уже нет прежних сил! Что свою жизнь он часто ведет на нервах и на подъеме, но кончился подъем, сказана прекрасная иногда проповедь, и он рухнет со своей высоты. … недавно в его хорошую минуту я сказал ему: «вы понимаете, до чего вы себя довели. Ведь вы в таком состоянии ни на что не годны, вы не можете работать, а только ходить по больницам…» – и он мне впервые сказал, что он устал… но как его принудить отдыхать! (с. 127)
«Со святыми упокой, но жить с ними не приведи, Господи»
Сия «острота», здесь приписываемая Медонскому архимандриту Сергию (Пфефферману – с. 56), а обычно преп. Юстину (Поповичу), по отношению к свт. Иоанну вспоминалась во Франции «часто» (с. 60), и не в последнюю очередь самим автором писем, тем самым, который некогда уверял, что «если к тому будет хоть малейшая возможность, я не уйду от него» и что «от общения с ним все время на душе радостное чувство». Но соработничать с человеком, который жительствует в области Божественного вне пространства и времени оказалось весьма непросто:
Иногда часов в 23 я хочу уйти от него, он говорит: «Хорошо, вы вечерком зайдите». – «Какой вечерок, скоро полночь»! – «Ах, я не знал!» (с. 158)
Непосильный с мирской точки зрения аскетизм приводил к тому, что владыка Иоанн, по-видимому, не справлялся с некоторыми административными делами епархии. «Владыка плохой администратор. Я ему сказал, что насколько почитаю его как Богослова, настолько же не признаю его как администратора,» (с. 56) признавался Петр Сергеевич в 1954 г.
Стоит отметить, что свт. Иоанну досталась – не в последнюю очередь в силу юрисдикционных споров – не только самая сложная, но и самая бедная епархия Зарубежной Церкви своего времени, епархиальный центр которой (Корпус в Версале), был доведен до «грязи и бедности» (с. 66). Владыка, однако, претерпевал материальную необеспеченность с присущей ему подвижнической невозмутимостью, к недоумению своих сотрудников:
А Владыка, кажется, на самом деле не чувствует грязи. Сейчас начинается учебный год, и даже не промыли матрасов и не набили свежей соломой. Для одежды у детей нет ни шкапчиков, ни столиков, ни стульев, раздеваясь, они кладут ее или на пол, или на кровать. И больно, и противно смотреть, а это его совершенно не трогает. Вонь стоит – не чувствует. Я понимаю, что некоторые матери смотрят на него со злобой! (с. 66)
Интересно, что Петр Сергеевич вполне отдавал себе отчет в том, что только аскет-бессребреник способен жить и работать в таких условиях:
У нас ненормальное положение денежное: мы живем только потому, что почти совсем не стоит нам содержание Архиерея. Епархия – его вотчина: только он может быть здесь, и никто его заменить не может. (с. 81)
Тем не менее, с мирской, административной точки зрения, секретарь Западно-Европейской епархии неоднократно заявлял «о неудаче владыки здесь.» (с. 85). К примеру, в 1955 г. он писал:
А у нас грустно. Как старость приходит толчками, так и сознание неудачи деятельности А[рхиеп.] Иоанна также приходит, как ни противился ему. Теперь даже и не противишься, и между своими мы говорим об этой неудаче, всем уже ясной. С горьким чувством гр. Апраксин говорит, что среди многих желающих В. Иоанну здравия и многолетия находятся и самые деятельные евлогиане, ибо знают, что никто к нему не пойдет. Многие вообще рады, что есть такой подвижник, но никто не хочет иметь с ним дела и общения в жизни. (с. 94-95) (выделено мною – А.Ф.)
«Несть пророка в отечестве своем» (Мф 13:57). Подвижник, да еще и святой, но не способный оказать благоприятное влияние на материальное положение епархиальных дел, оказался православной Европе не нужен.
А в поздних своих письмах Петр Сергеевич вовсе приходит к выводу – и находит тому якобы подтверждение у сестер Лесненского монастыря (с. 90) –, что вл. Иоанн, «оказывается, совсем не пастырь-старец-отец и не воспитатель» (с. 119), не «духовник», не «мудрый душевед» (с. 90), а всего лишь чересчур строгий к себе и к другим аскет. И поэтому
нигде, ни тут, ни в Брюсселе, у него нет [личных] отношений, и его приездов туда так же боятся, как и мы его возвращений. (с. 96)
В некоторых своих суждениях очевидно ошибочные, но искренние письма П. С. Лопухина наводят на мысль, что по мере пребывания свт. Иоанна на западно-европейской кафедре, в епархии обреталось все меньше людей, которые готовы были засвидетельствовать, что «от общения с ним все время на душе радостное чувство». Но дело ведь не в том, что во свт. Иоанне иссякал Дух?!
Заключение
Один известный историк нашей Зарубежной Церкви, диакон Андрей Псарев, однажды в беседе со мной обронил следующую фразу: «Вне сомнений, – сказал он –, свт. Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский – самое лучшее, что наша Зарубежная Церковь дала этому миру.» Не смею не согласиться. Церковь рождает святых – это ее первичная и основная задача, и в этом смысле свт. Иоанн – «столп и утверждение» Русской Зарубежной Церкви. Но зададим себе вопрос: высказался бы историк столь же утвердительно, живя он на пол века раньше?
Хочу обратить внимание на интересное совпадение: в 1951 г. П. С. Лопухин опубликовал в монастыре преп. Иова в Мюнхене свою брошюру «О православном человеке» – трактат о православной антропологии на основе жизни и учения прп. Серафима Саровского. Совпадение – потому, что именно в том же году он познакомился со свт. Иоанном. Вот что автор писал о великом чудотворце Серафиме непосредственно перед знакомством с великим чудотворцем Иоанном:
Представители русского образованного, ведущего слоя не заметили Преподобного Серафима, не поняли, не нашли и не пошли к нему… Во всей русской литературе, в истории того времени нет даже упоминания о прп. Серафиме и о Сарове… Прп. Серафим – современник Пушкина, Лермонтова, славянофилов, но изучая русскую культуру того времени нельзя даже догадаться, что в это время жил в России святой чудотворец, человек причастный Царству Божию, что в нем и вокруг него было на земле это Царство. Какое поразительное явление такая слепота. Ее никогда нельзя забыть.[2] (выделено мною – А.Ф.)
Согласитесь: поучительное ввиду всего выше сказанного наблюдение, не правда ли? А делать выводы – за каждым из нас.
[1] «Русский кадетский корпус-лицей им. императора Николая II. (Версальский кадетский корпус) – русское начальное военно-учебное заведение во Франции в 1930–1964 гг. Директором корпуса в это время (1950–1959) был полковник Г. А. Апрелев. Владыка Иоанн (Максимович) перевел в 1952 г. из Медона в здание Корпуса Епархиальный центр.» (с. 52)
[2] Петр Лопухин, О православном человеке, Мюнхен 1951, с. 22.
Comentários